Не голова, а компьютер - Страница 17

Бросив портфель на диван, Костик прошмыгнул на кухню и — к плите, где стояла кастрюля на медленном огне. Приподнял крышку: чесноком пахнет, а колбасы-то нет!

— Без колбасы-ы-ы!

В голосе Костика прозвучало такое разочарование и горе, что мать засмеялась, не прекращая вытирать окно.

— Авось с голоду не помрешь. Покроши в борщ два яйца вместо одного.

— Яйцо вместо колбасы? — задумался Костик. — Этого, пожалуй, недостаточно.

— В магазине очередь была, а я не могла стоять, потому что решила сегодня окна вымыть.

— Значит, я тоже буду мыть? — упавшим голосом спросил Костик.

— Не беспокойся, лодырь! В комнате вымоет окно Алиция, а ты полы натрешь и половики вытрясешь. Но сперва, как пообедаешь, сбегай в мясной магазин, купи чего-нибудь на ужин. Ну, мой руки и садись есть.

Дважды приглашать Костика к столу не было нужды. Борщ, густой от шкварок и яиц, хотя и без колбасы, пришелся ему по вкусу.

«И зачем мама вечно себе работу придумывает? — размышлял Костик. — Окна еще совсем чистые! К празднику недавно мыли. Подумаешь, чуточку мухами засижены! Или взять хотя бы полы, ну к чему их каждую неделю натирать? Кому это нужно, чтобы они блестели, как зеркало? Все равно опять затопчут, а окна мухи засидят. Купить к обеду мясо, по-моему, гораздо важней».

Костик доедал суп, когда в дверь позвонили. Это не Алиция — у нее свой ключ есть.

— Поди открой, — велела мать и слезла с табуретки.

Вид у нее недовольный: кто же любит, когда во время уборки заявляются гости?

В дверях стоят Малиновская, известная в доме склочница, и — к великому удивлению Костика — пани Ковальская, помогавшая ему катать вчера белье.

— Дома есть кто-нибудь? — спрашивает Малиновская, хотя в открытую дверь ей видно мать на кухне.

— Дверь сама не открывается, — нелюбезно буркает Костик, оскорбленный тем, что его присутствие не считается.

— Хорошо, что ты дома, — загадочно говорит Ковальская.

Мать, не снимая фартука, появляется на пороге кухни.

— Что угодно?

— Мне угодно, чтобы вы вернули мое белье. И предупреждаю заранее: без белья я отсюда не уйду, — решительно заявляет Малиновская.

— Это какое-то недоразумение, — спокойно говорит мать. — С чего вы взяли, будто я знаю, где ваше белье?

— И у вас еще хватает нахальства спрашивать об этом! — кричит Малиновская.

— Тише, тише! — пытается успокоить ее Ковальская.

— Повторяю, это недоразумение.

— Ничего себе недоразумение! Три новых скатерти! Четыре простыни! Два пододеяльника с прошивкой. И семь цветных наволочек, совсем новеньких. Небось знаете, что цветное белье сейчас в моде!

— Моды меня мало интересуют, — все так же спокойно отвечает мать, хотя шея у нее покрывается красными пятнами. — И вообще, какое вы имеете право врываться в чужую квартиру и повышать голос?

— Ах, вот как! И я же еще не имею права голос повышать! — орет Малиновская. — Не надо чужую собственность присваивать, тогда и врываться никто не будет!

— Тише! Тише! — безуспешно взывает пани Ковальская. В дверь просовывается голова дворничихи. Слышно, как открываются двери соседних квартир. — Успокойтесь, сейчас все выяснится!

— Нечего выяснять, и так все ясно! Сняли с чердака чужое белье, и не какое-нибудь старье, а совсем новенькое…

— С чердака? — хватается за голову мать. — Да, дочка снимала вчера белье. Пожалуйста, можете сами убедиться, вот белье.

Мать устремляется в комнату и рывком разворачивает белье. Пятна у нее на шее становятся багровыми.

— Моя скатерть! Моя простыня! И пододеяльник с прошивкой мой! И наволочки мои! Все мое! — хватая одну вещь за другой, приговаривает Малиновская.

— Невероятно… — шепчет мать и без сил опускается на диван.

При этом она случайно садится на простыню, и Малиновская бесцеремонно ее выдергивает.

Ковальская между тем рассказывает: вчера ей показалось подозрительным, когда она у Костика увидела пододеяльники с прошивкой и цветные наволочки. Она знала: точно такие у Малиновской. И, встретив ее сегодня в магазине самообслуживания, сказала ей об этом.

— У меня сразу все внутри оборвалось! Вот тут! — говорит Малиновская, тыча себя в кофту, туго натянутую на груди. — Забыла даже, зачем в магазин пришла. Бегу на чердак, а белья моего нет. Какое-то старье висит, латаное-перелатаное, непростиранное…

— Тише, не волнуйтесь, — успокаивала Ковальская разошедшуюся Малиновскую. — Мальчик, который приходил с бельем, — она показала на Костика, — не захотел назвать свою фамилию. Но товарищ Костиком его звал. Мы спросили дворника, а он говорит: «Костик? К Пшегоням идите». Вот мы и пришли.

Костик с самого начала смекнул, что произошла роковая ошибка.

— Ты один ходил на чердак? — с трудом произносит мать.

— С товарищем… — помедлив, нехотя отвечает Костик. — На чердаке лампочка перегорела, пришлось свечку зажигать. Простите, пожалуйста, я ошибся, — обратился он к Малиновской.

— Ошибся?! — прошипела Малиновская и, схватив в охапку белье, направилась к двери. — Почему я никогда не ошибаюсь?

— А наш мешок вы тоже забираете? — поинтересовался Костик.

Малиновская покраснела.

— Ах, совсем голову потеряла! — и с этими словами она вывалила белье на диван. Несколько штук упало на пол, и Костику волей-неволей пришлось их поднять. Мать, она едва держалась на ногах, прислонилась к притолоке.

Тут отворилась дверь, и вошла Алиция.

— Мамочка, что случилось? — испуганно воскликнула она при виде ее лица.